Глава 35. Пульс
Друг смотрел на меня. Я не заметил, как преодолел те несколько метров, что нас с ним разделяли и упал на колени. Вовка очень тяжело и часто дышал, однако взгляд сохранял полную ясность и даже какое-то смиренное спокойствие. Крови было много. Очень много! Она бурыми пятнами растекалась по камуфляжной одежде, и было видно как быстро эти пятна увеличиваются в объеме. Оля старалась обеими руками закрыть рану ладонями, но простреленное сердце продолжало настойчиво выталкивать жизнь из тела друга между ее хрупких пальцев.
– Держись, старик! Я мигом!
Бегом вернувшись к бездыханному телу Михалыча, я принялся тщательно шарить по карманам в поисках ключей от УАЗа. Его глаза были открыты, но зрачки не двигались, глядя куда-то в небо. Красная кожа на лице стала заметно бледнее, а разбитый прикладом рот, казалось, застыл в последней довольной ухмылке. Даже после смерти этот зверь продолжал ликовать от того, что смог таки меня перехитрить.
Собственные руки не слушались, дрожали от нервного напряжения и потому все, что изымалось из карманов наружу, тут же выпадало в траву. Наконец я услышал звон ключей и достал из очередного кармана связку с брелком от сигнализации. Еще раз бросил взгляд на друга. Он все также часто дышал, Оля что-то шептала и плакала, продолжая удерживать окровавленные руки на раненой груди. С трудом подбирая на ходу нужный ключ, подбежал к УАЗу и распахнул заднюю дверцу. Нести обессиленное тело к машине оказалось невероятно сложной задачей. К тому моменту он потерял довольно много крови и передвигаться самостоятельно уже не мог, а те десять с лишним метров, что отделяли нас от машины, стали настоящей полосой препятствий, настоящим испытанием.
Я уложил Вовку на заднее сидение. Оля, не дожидаясь моих распоряжений, уселась там же, положив его голову себе на колени и продолжая зажимая ладонями рану. Я завел двигатель.
– Не… успеем… – сквозь прерывистое дыхание с трудом выговорил друг, – Сердце…
– Держись! Тут не далеко! Успеем! – перекрикивая гул мотора заверил его я и дал полный газ. Машина вылетела на ухабистую полевую дорогу. Посмотрел в ту сторону, где ночью бросил чемодан с деньгами и… Не обнаружил его там! Отвлекшись от дороги, я не заметил впереди большую кочку, наехав на которую, нас сильно подбросило вверх и с заднего сидения донесся стон боли. Ругая себя за то, что позволяю себе в такой момент думать о чем-то, кроме спасения Вовки, полностью сосредоточился на дороге.
– Потерпи, Влоденька, потерпи дорогой… – шептала Оля сквозь слезы, – Все будет хорошо.
– Серый, стой! – вдруг, что есть мочи, каким-то неестественно низким голосом, завыл Вовка. От этого крика я даже похолодел, а по спине побежали мурашки.
– Нет времени, старик! Нам в больницу надо!
– Стой! – снова рявкнул тот, просто обязывая меня нажать на тормоз. Я оглянулся назад. Его дыхание стало еще более прерывистым и тяжелым, лицо – серым как глина. Ему явно не хватало кислорода и я принялся яростно крутить ручки стеклоподъемников, впуская в салон свежий утренний воздух.
– Бог… есть… – каждое слово давалось ему с большим трудом и мне приходилось прислушиваться, чтобы разобрать шепот между частыми и глубокими вздохами, но то, что он говорил, было полностью осмысленно и взвешено, – Я… знаю… теперь. Так… должно… быть…
– Есть, друг! – согласно кивнул я головой.
– Попроси… за меня… – он протянул мне руку и я сжал его ладонь. Она была огромная и непривычно вялая.
– Сам успеешь еще, некогда сейчас…
– Мне… жаль… Прости, друг… – выдавил он, крепко сжал ладонь, будто прощаясь со мной по-приятельски и закрыл глаза.
– Дыши! – крикнул я и, отпустив его руку, выжал педаль газа в пол.
УАЗ взревел и вылетел на трассу, разбрасывая вокруг комья налипшей на колеса грязи.
– Дышит?! – обращаясь к Оле спросил я, и понимая, что начинаю паниковать, несколько раз глубоко вздохнул.
– Слабо, но сердце бьется!
– Держись, Вовчик! Слышишь? Мы рядом уже! – убеждая себя не меньше, чем его, кричал я, – Ты всегда изворотливым был, друг! Оль, знала бы ты какой он у нас! Вовка самым находчивым во дворе всегда был! Из таких передряг выскакивал! Ого-го! Что тебе какая-то там пуля? Ерунда на постном масле! Ты только дыши, старик! Слышишь? Оль, он слышит? Ты посмотри какая леди тебя обнимает, ели-пали, я бы на твоем месте дышал поглубже! Оль, ну скажи ему! Ну!?
Чем больше я тараторил, тем сильнее душили слезы, а ком в горле рос все больше и мешал говорить.
Дорога шла на подъем, впереди медленно плелся грузовик с длинным прицепом, а встречный поток машин не позволял нам его обогнать. Я принялся отчаянно сигналить и моргать тому фарами, но прекрасно понимал, что такой тяжелый автомобиль не съедет на обочину при затяжном подъеме. Мне не оставалось ничего, кроме как вырулить на обочину самому и вдавить газ в пол. УАЗ занесло на мелком гравии, но я каким-то чудом смог его удержать и, продолжая неистово сигналить водителю фуры, пошел на обгон. Обочина была довольно узкой для того, чтобы уместить широкую колесную базу внедорожника – справа начинался обрыв, а мы неслись по самой его кромке. Видимо, водитель грузовика наконец заметил наш маневр и прекратил набор скорости, пропуская вперед, однако стоящий на обочине столб давал понять, что мы все равно не успеем его обогнать. Жать на тормоз тоже было поздно, от столкновения нас это не спасло бы. На принятие решения оставались доли секунды и я решился на поступок, на который в здравом рассудке не пошел бы никогда.
– Держитесь! – крикнул я и резко рванул руль влево, прижимаясь бортом УАЗа к огромному колесу идущей рядом фуры. Раздался жуткий скрежет и зеркало заднего вида, оторванное вращающимся колесом, пулей влетело к нам в салон, ударяясь о переднее пассажирское сидение и отлетая от него в лобовое стекло, по которому тут же разошлась густая паутина мелких трещин. Одновременно с этим по всему правому борту прогромыхало. Это бетонный столб, разрывая металл по всей длине УАЗа, прошел мимо. Водитель фуры, наконец, додумался резко нажать на тормоз, раздался страшный вой стираемой об асфальт резины и мы вылетели на трассу, как пробка из бутылки с игристым вином.
– Как он?! – выравнивая руль спросил я.
– Не знаю! Он без сознания! Сердце, кажется, бьется! Но я не уверена…
Надо отдать должное Ольге, которая все это время не издала ни единого звука. Возможно, другая бы на ее месте, запаниковала еще там, на ферме. Но все ее действия были слаженными и правильными в той ситуации.
– Мне кажется он не дышит, я делаю искусственное дыхание!
Мы проехали знак, извещающий о въезде в населенный пункт. Не сбрасывая скорости, я оглядывался по сторонам в поисках больницы, однако вокруг мелькали только жилые дома. Раннее утро еще не успело разбудить их жителей и спросить дорогу было просто не у кого. Проехав не менее километра по пустынной улице, я заметил медленно плетущегося вдоль дороги мужика, рядом с которым по обочине шли четыре коровы и теленок. Сбросив скорость около него, спросил как проехать к больнице, на что тот махнул рукой куда-то влево и что-то промычал себе под нос.
– Далеко?
– Не! За углом тутычки.
Больница представляла из себя маленькое одноэтажное здание с тремя небольшими окошками. Ее двор был огорожен красивой клумбой с множеством красных и желтых тюльпанов. Стараясь сэкономить драгоценное время я не стал ее объезжать и свернул ко входу, проезжая прямо по цветам и сигналя клаксоном на всю округу. Выскочив из машины, рывком распахнул заднюю дверь и встретился взглядом с Олей. По ее щекам текли слезы, а окровавленные пальцы уже не закрывали пульсирующую рану, а перебирали Вовкину густую шевелюру. Она отрицательно повертела головой и, закрыв глаза, заплакала навзрыд.
Не знаю как я вытащил из машины и понес на руках друга, который был на пару десятков килограмм тяжелее меня самого, но я даже как-то умудрялся бежать. Оля бежала впереди, распахивая передо мной дверь и срывающимся голосом зовя о помощи. На крики выбежала испуганная пожилая медсестра и увидев нас, жестом указала на стеклянную дверь с надписью «Манипуляционный кабинет». Оля распахнула дверь, я внес бездыханного друга и уложил на топчан. Его глаза были чуть приоткрыты. Медсестра бесцеремонно оттолкнула меня в сторону и принялась прощупывать пульс на шее у Вовки, на ходу требуя от нас выйти из кабинета.
Через полминуты дверь открылась и та сухо спросила у меня:
– Вы кым йому будэтэ?
По ее поведению и тону голоса стало понятно – Вовка умер. Я не верил. Я не мог поверить, что мой друг может вот так просто взять и сдаться, что человека, который всегда был в моей жизни, вдруг в один миг не стало.
– Да не мог он умереть! – закричал я, не понимая что творю, – Он живой был пять минут назад! Электрошок давай!
– Кажу вам, помер вин.
Я выхватил из кармана Вовкин пистолет и направил на медсестру:
– Электрошок давай, сука! Где врач?!
– Та бог с тобою, сынку, якый врач в чотыры утра? Дома вин, спыть ще! – как-то даже не пугаясь оружия отвечала та, – И якый ще шок? В нас на всю больныцю тилькы дви капельницы и то на одной ножка зламана. И бильше ничого нема. Вам бы в район нада, та вже нема ниякого толку…
Она, не обращая внимания на оружие, подошла ко мне и, похлопывая по плечу, сочувственно кивнула головой:
– Шо ж тут вже зробыш, сынку? Така, выдно, в нього доля…
Я долго стоял на коленях, уткнувшись лицом в Вовкино плечо и молил его о прощении, как будто он еще мог это сделать. Просил простить за то, что не уберег, за то, что не успел… Умолял простить за то, что не вернулся тогда к нему через неделю, как обещал. Я впивался пальцами в окровавленную одежду своего единственного друга и молил простить за то, что не сдержал данного когда-то самому себе обещания не предавать его ни за что и никогда. Я просил о прощении зная, что уже никогда его не получу. И слово «никогда» тяжелым камнем легло в сердце на всю оставшуюся жизнь.
Друг смотрел на меня. Я не заметил, как преодолел те несколько метров, что нас с ним разделяли и упал на колени. Вовка очень тяжело и часто дышал, однако взгляд сохранял полную ясность и даже какое-то смиренное спокойствие. Крови было много. Очень много! Она бурыми пятнами растекалась по камуфляжной одежде, и было видно как быстро эти пятна увеличиваются в объеме. Оля старалась обеими руками закрыть рану ладонями, но простреленное сердце продолжало настойчиво выталкивать жизнь из тела друга между ее хрупких пальцев.
– Держись, старик! Я мигом!
Бегом вернувшись к бездыханному телу Михалыча, я принялся тщательно шарить по карманам в поисках ключей от УАЗа. Его глаза были открыты, но зрачки не двигались, глядя куда-то в небо. Красная кожа на лице стала заметно бледнее, а разбитый прикладом рот, казалось, застыл в последней довольной ухмылке. Даже после смерти этот зверь продолжал ликовать от того, что смог таки меня перехитрить.
Собственные руки не слушались, дрожали от нервного напряжения и потому все, что изымалось из карманов наружу, тут же выпадало в траву. Наконец я услышал звон ключей и достал из очередного кармана связку с брелком от сигнализации. Еще раз бросил взгляд на друга. Он все также часто дышал, Оля что-то шептала и плакала, продолжая удерживать окровавленные руки на раненой груди. С трудом подбирая на ходу нужный ключ, подбежал к УАЗу и распахнул заднюю дверцу. Нести обессиленное тело к машине оказалось невероятно сложной задачей. К тому моменту он потерял довольно много крови и передвигаться самостоятельно уже не мог, а те десять с лишним метров, что отделяли нас от машины, стали настоящей полосой препятствий, настоящим испытанием.
Я уложил Вовку на заднее сидение. Оля, не дожидаясь моих распоряжений, уселась там же, положив его голову себе на колени и продолжая зажимая ладонями рану. Я завел двигатель.
– Не… успеем… – сквозь прерывистое дыхание с трудом выговорил друг, – Сердце…
– Держись! Тут не далеко! Успеем! – перекрикивая гул мотора заверил его я и дал полный газ. Машина вылетела на ухабистую полевую дорогу. Посмотрел в ту сторону, где ночью бросил чемодан с деньгами и… Не обнаружил его там! Отвлекшись от дороги, я не заметил впереди большую кочку, наехав на которую, нас сильно подбросило вверх и с заднего сидения донесся стон боли. Ругая себя за то, что позволяю себе в такой момент думать о чем-то, кроме спасения Вовки, полностью сосредоточился на дороге.
– Потерпи, Влоденька, потерпи дорогой… – шептала Оля сквозь слезы, – Все будет хорошо.
– Серый, стой! – вдруг, что есть мочи, каким-то неестественно низким голосом, завыл Вовка. От этого крика я даже похолодел, а по спине побежали мурашки.
– Нет времени, старик! Нам в больницу надо!
– Стой! – снова рявкнул тот, просто обязывая меня нажать на тормоз. Я оглянулся назад. Его дыхание стало еще более прерывистым и тяжелым, лицо – серым как глина. Ему явно не хватало кислорода и я принялся яростно крутить ручки стеклоподъемников, впуская в салон свежий утренний воздух.
– Бог… есть… – каждое слово давалось ему с большим трудом и мне приходилось прислушиваться, чтобы разобрать шепот между частыми и глубокими вздохами, но то, что он говорил, было полностью осмысленно и взвешено, – Я… знаю… теперь. Так… должно… быть…
– Есть, друг! – согласно кивнул я головой.
– Попроси… за меня… – он протянул мне руку и я сжал его ладонь. Она была огромная и непривычно вялая.
– Сам успеешь еще, некогда сейчас…
– Мне… жаль… Прости, друг… – выдавил он, крепко сжал ладонь, будто прощаясь со мной по-приятельски и закрыл глаза.
– Дыши! – крикнул я и, отпустив его руку, выжал педаль газа в пол.
УАЗ взревел и вылетел на трассу, разбрасывая вокруг комья налипшей на колеса грязи.
– Дышит?! – обращаясь к Оле спросил я, и понимая, что начинаю паниковать, несколько раз глубоко вздохнул.
– Слабо, но сердце бьется!
– Держись, Вовчик! Слышишь? Мы рядом уже! – убеждая себя не меньше, чем его, кричал я, – Ты всегда изворотливым был, друг! Оль, знала бы ты какой он у нас! Вовка самым находчивым во дворе всегда был! Из таких передряг выскакивал! Ого-го! Что тебе какая-то там пуля? Ерунда на постном масле! Ты только дыши, старик! Слышишь? Оль, он слышит? Ты посмотри какая леди тебя обнимает, ели-пали, я бы на твоем месте дышал поглубже! Оль, ну скажи ему! Ну!?
Чем больше я тараторил, тем сильнее душили слезы, а ком в горле рос все больше и мешал говорить.
Дорога шла на подъем, впереди медленно плелся грузовик с длинным прицепом, а встречный поток машин не позволял нам его обогнать. Я принялся отчаянно сигналить и моргать тому фарами, но прекрасно понимал, что такой тяжелый автомобиль не съедет на обочину при затяжном подъеме. Мне не оставалось ничего, кроме как вырулить на обочину самому и вдавить газ в пол. УАЗ занесло на мелком гравии, но я каким-то чудом смог его удержать и, продолжая неистово сигналить водителю фуры, пошел на обгон. Обочина была довольно узкой для того, чтобы уместить широкую колесную базу внедорожника – справа начинался обрыв, а мы неслись по самой его кромке. Видимо, водитель грузовика наконец заметил наш маневр и прекратил набор скорости, пропуская вперед, однако стоящий на обочине столб давал понять, что мы все равно не успеем его обогнать. Жать на тормоз тоже было поздно, от столкновения нас это не спасло бы. На принятие решения оставались доли секунды и я решился на поступок, на который в здравом рассудке не пошел бы никогда.
– Держитесь! – крикнул я и резко рванул руль влево, прижимаясь бортом УАЗа к огромному колесу идущей рядом фуры. Раздался жуткий скрежет и зеркало заднего вида, оторванное вращающимся колесом, пулей влетело к нам в салон, ударяясь о переднее пассажирское сидение и отлетая от него в лобовое стекло, по которому тут же разошлась густая паутина мелких трещин. Одновременно с этим по всему правому борту прогромыхало. Это бетонный столб, разрывая металл по всей длине УАЗа, прошел мимо. Водитель фуры, наконец, додумался резко нажать на тормоз, раздался страшный вой стираемой об асфальт резины и мы вылетели на трассу, как пробка из бутылки с игристым вином.
– Как он?! – выравнивая руль спросил я.
– Не знаю! Он без сознания! Сердце, кажется, бьется! Но я не уверена…
Надо отдать должное Ольге, которая все это время не издала ни единого звука. Возможно, другая бы на ее месте, запаниковала еще там, на ферме. Но все ее действия были слаженными и правильными в той ситуации.
– Мне кажется он не дышит, я делаю искусственное дыхание!
Мы проехали знак, извещающий о въезде в населенный пункт. Не сбрасывая скорости, я оглядывался по сторонам в поисках больницы, однако вокруг мелькали только жилые дома. Раннее утро еще не успело разбудить их жителей и спросить дорогу было просто не у кого. Проехав не менее километра по пустынной улице, я заметил медленно плетущегося вдоль дороги мужика, рядом с которым по обочине шли четыре коровы и теленок. Сбросив скорость около него, спросил как проехать к больнице, на что тот махнул рукой куда-то влево и что-то промычал себе под нос.
– Далеко?
– Не! За углом тутычки.
Больница представляла из себя маленькое одноэтажное здание с тремя небольшими окошками. Ее двор был огорожен красивой клумбой с множеством красных и желтых тюльпанов. Стараясь сэкономить драгоценное время я не стал ее объезжать и свернул ко входу, проезжая прямо по цветам и сигналя клаксоном на всю округу. Выскочив из машины, рывком распахнул заднюю дверь и встретился взглядом с Олей. По ее щекам текли слезы, а окровавленные пальцы уже не закрывали пульсирующую рану, а перебирали Вовкину густую шевелюру. Она отрицательно повертела головой и, закрыв глаза, заплакала навзрыд.
Не знаю как я вытащил из машины и понес на руках друга, который был на пару десятков килограмм тяжелее меня самого, но я даже как-то умудрялся бежать. Оля бежала впереди, распахивая передо мной дверь и срывающимся голосом зовя о помощи. На крики выбежала испуганная пожилая медсестра и увидев нас, жестом указала на стеклянную дверь с надписью «Манипуляционный кабинет». Оля распахнула дверь, я внес бездыханного друга и уложил на топчан. Его глаза были чуть приоткрыты. Медсестра бесцеремонно оттолкнула меня в сторону и принялась прощупывать пульс на шее у Вовки, на ходу требуя от нас выйти из кабинета.
Через полминуты дверь открылась и та сухо спросила у меня:
– Вы кым йому будэтэ?
По ее поведению и тону голоса стало понятно – Вовка умер. Я не верил. Я не мог поверить, что мой друг может вот так просто взять и сдаться, что человека, который всегда был в моей жизни, вдруг в один миг не стало.
– Да не мог он умереть! – закричал я, не понимая что творю, – Он живой был пять минут назад! Электрошок давай!
– Кажу вам, помер вин.
Я выхватил из кармана Вовкин пистолет и направил на медсестру:
– Электрошок давай, сука! Где врач?!
– Та бог с тобою, сынку, якый врач в чотыры утра? Дома вин, спыть ще! – как-то даже не пугаясь оружия отвечала та, – И якый ще шок? В нас на всю больныцю тилькы дви капельницы и то на одной ножка зламана. И бильше ничого нема. Вам бы в район нада, та вже нема ниякого толку…
Она, не обращая внимания на оружие, подошла ко мне и, похлопывая по плечу, сочувственно кивнула головой:
– Шо ж тут вже зробыш, сынку? Така, выдно, в нього доля…
Я долго стоял на коленях, уткнувшись лицом в Вовкино плечо и молил его о прощении, как будто он еще мог это сделать. Просил простить за то, что не уберег, за то, что не успел… Умолял простить за то, что не вернулся тогда к нему через неделю, как обещал. Я впивался пальцами в окровавленную одежду своего единственного друга и молил простить за то, что не сдержал данного когда-то самому себе обещания не предавать его ни за что и никогда. Я просил о прощении зная, что уже никогда его не получу. И слово «никогда» тяжелым камнем легло в сердце на всю оставшуюся жизнь.
